Утром 22 июня 1941 г. радио принесло известие о событии, ставшем рубежом в жизни всей страны и каждого советского человека – началась
ВЕЛИКАЯ ОТЕЧЕСТВЕННАЯ ВОЙНА.
За несколько часов мир изменился настолько, что обыкновенный вчерашний день, наполненный будничными радостями и огорчениями, отодвинулся куда-то недостижимо далеко, слившись с мечтой о первом мирном дне, согревавшей людей на продолжении тяжелой и изнурительной жизни военных лет.
«Вчера», 21 июня 1941 г., жизнь советских ученых, как и всего советского народа, шла обычным порядком: в учебных заведениях подходила к концу экзаменационная сессия, готовились к летней сессии заочников и к новому приему студентов на первый курс, близились каникулы; в научно-исследовательских институтах наступило время отпусков. А в воскресенье все изменилось.
После известия о начале войны на места учебы и работы начали стекаться студенты и сотрудники, шли многолюдные митинги. Так, вечером в Коммунистической аудитории Московского университета состоялось общеуниверситетское комсомольское собрание. «Комсомольская организация МГУ, – говорилось в резолюции собрания, – объявляет себя мобилизованной для выполнения любого задания партии и правительства – на фронте, на заводах, на транспорте, на колхозных и совхозных полях». Подобные резолюции были приняты на партийных и комсомольских собраниях, проходивших повсеместно.
Некоторое время жизнь продолжалась по планам и расписаниям, разработанным еще в мирные, теперь ушедшие в прошлое дни, но в жизнь эту – экзамены, заседания кафедр, ученые советы – неумолимо вторглась война. Вчерашние преподаватели, научные сотрудники, студенты и аспиранты уходили на фронт. Оставшиеся в тылу старались наладить в новых условиях учебную работу, по-иному организовать научные исследования, приспособив их к военным нуждам страны.
Математики вместе со всем нашим народом встали на защиту своего Отечества. Многие из них сражались в рядах народного ополчения на подступах к Москве и Ленинграду. Некоторые дошли с боями до Берлина и вернулись домой. Многие не дожили до дня великой победы, отдав свою жизнь за свободу и независимость своей Родины. На Мемориальной доске механико-математического факультета МГУ на 14-м этаже Главного здания 95 фамилий погибших студентов, аспирантов, преподавателей, сотрудников. Семь фронтовиков факультета были удостоены высокого звания Героя Советского Союза, из них двое – посмертно. Еще до войны в 1937 г. заведующий кафедрой высшей алгебры, профессор О.Ю. Шмидт был удостоен этого высокого звания за организацию дрейфующей станции «Северный полюс-1», а после войны в 1957 г. выпускник факультета Г.Н. Волохов, ставший инженером-конструктором формы ИЛ, летчиком-испытателем, также был удостоен звания Героя Советского Союза.
Вспомним некоторых из них.
Первая надпись на Мемориальной доске факультета:
ЕВГЕНИЯ МАКСИМОВНА РУДНЕВА
(24.12.1920 – 09.04.1944)
родилась в Запорожской области (Украина) в семье служащего. Жила с родителями в посёлке Салтыковка Московской области, в городе Бабушкин (ныне в черте города-героя Москвы). Окончила 3 курса механико-математического факультета Московского государственного университета в 1941 г. Занималась астрономией.
Узнав 12.10.41 г. о призыве ЦК ВЛКСМ в новый организуемый знаменитой летчицей Мариной Расковой женский авиационный полк (женщин еще не призывали в армию) Женя с двумя подругами записывается в него добровольцем, скрыв это от родителей. Для них она долгое время будет лишь преподавателем в армии в г. Энгельсе в саратовском тылу, где она окончила штурманскую школу.
На фронтах Великой Отечественной войны – с мая 1942. Штурман 46-го гвардейского ночного бомбардировочного авиаполка (325я ночная бомбардировочная авиадивизия, 4я воздушная армия, 2й Белорусский фронт, получившая название от немцев «Ночные ведьмы») гвардии старший лейтенант Е. М. Руднева совершила 645 боевых ночных вылетов на уничтожение переправ, железнодорожных эшелонов, живой силы и техники противника. Воевала на Закавказском, Северо-Кавказском, 4-м Украинском фронтах. Участвовала в боях на Северном Кавказе, Таманском и Керченском полуостровах.
Указом Президиума Верховного Совета СССР от 26 октября 1944 г. за образцовое выполнение боевых заданий командования и проявленные мужество и героизм в боях с немецко-фашистскими захватчиками гвардии старшему лейтенанту Рудневой Евгении Максимовне посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.
Награды: Медаль «Золотая Звезда» Орден Ленина, Орден Красного Знамени, Орден Отечественной войны 1-й степени, Орден Красной Звезды.
Памятник Е. М. Рудневой установлен у школы № 14 в посёлке Салтыковка (Моск. обл.), где она училась; бюсты Героини – в городе-герое Москве в парке «Сокольники» и на улице имени Евгении Рудневой. На здании Государственного астрономического института им. П. К. Штернберга открыта Мемориальная доска.
Имя Жени увековечено среди любимых ею звезд: одна из вновь открытых малых планет Солнечной системы названа «Руднева», школа № 15 в городе-герое Керчи, улицы в Бердянске, Керчи, Москве, Салтыковке.
В городе Бердянске именем Жени Рудневой назван Центр детского и юношеского творчества (бывший Дом пионеров).
Е. Руднева за свою короткую жизнь успела подготовить лишь одну научную работу «Биологические наблюдения во время солнечного затмения 19 июня 1936г.» (Бюлл. ВАГО. № 3 (1939). 1940. С. 29–30) но остались ее удивительные дневники, мирных и военных лет, и фронтовые письма… Они опубликованы в кн.: Ракобольская И.В. Пока стучит сердце. (М., 1995. 3 изд. С. 31–235, 238–239), а также в кн.: И. Ракобольская, Н. Кравцова (Меклин). «Нас называли ночными ведьмами» (М. Изд-во МГУ, 2002. 319 с.). В архиве ГАИШ сохраняется ее школьный дневник (переданный б. нач. штаба полка И.В. Ракобольской).
Из писем Жени родителям с фронта
27 февраля 1942 г.
…в меня здесь уже столько вложено сил, денег и, главное, знаний, что вместе с остальными я представляю некоторую ценность для фронта. Я обязательно вернусь к вам домой после войны, но уж если что случится, то фашисты дорого заплатят за мою жизнь, так как я владею совершенной техникой, которую постараюсь полностью против них использовать.
13 июня 1942 г.
Здравствуйте, мои любимые!
…Сегодня восемь месяцев с того времени, как я в армии.
…Вы, наверное, очень беспокоитесь с тех пор, как я в армии, тем более вы теперь знаете мою профессию. … В общем, не беспокойтесь. А уж если что и случится, так что ж: вы будете гордиться тем, что ваша дочь летала. Ведь это такое наслаждение – быть в воздухе!
С особенным восторгом я переживала первые полеты. Но не могла поделиться с вами своими чувствами, потому что не хотела вас волновать сообщением о своей профессии, поэтому и аттестат долго не высылала…
28 марта [1943 г.]
… Воображаю, папист, что ты подумал обо мне, когда пришло письмо от Лиды о том, что она будет кончать вуз. «Вот все подруги спокойно кончат институты, одна лишь у меня дочка такая неспокойная дура, что не смогла спокойно учиться».
Хороший мой, … ведь иначе не позволила бы сделать моя совесть. Я вам сказала тогда, что меня мобилизовал ЦК комсомола, на самом же деле это верно лишь отчасти, дело было сугубо добровольное. Но если бы вы знали, как я довольна, что решила тогда свою судьбу именно так! Я хочу одного: вам будет легче, если вы будете знать, что ваша дочь прикладывает все силы к тому, чтобы разгромить лиходея.
13 апреля 1943.
Здравствуйте, мои бесценные мусенька и папист!
Итак, сегодня стукнуло ровно полтора года, как мы не видимся с вами…
Два часа назад нам торжественно вручили погоны: в Москве это уже с 1 февраля, но ведь мы-то не в Москве, нам выдали только сегодня… Я их сейчас примеряла перед зеркалом. Велики. У меня ведь плечи узкие. Попробую где-нибудь обменять эти погоны на маленькие, а то они шире плеч.
26 апреля 1943.
Дорогие мои! Здравствуйте!
Дорогая мамочка! 25 июля тебе будет 51 год.
Поздравляю тебя, милая моя старушечка. Желаю тебе всего самого-самого лучшего…
Девочки из Москвы пишут, что в «Московском большевике» за 13, кажется, июня была напечатана моя мордочка… И вот люди, которые читают газету, думают, что я какая-нибудь особенная героиня. Пусть они думают, что хотят, но я хочу, чтобы вы знали: я такая же ваша дочка, как и была, изменилась очень мало. Только постарела; ведь мне уже двадцать два года, да еще с половиной… Никаких я героических дел не совершаю, просто честно бью фашистов…
Письмо профессору С.Н. Блажко
19 октября [1942]. Действующая армия.
Уважаемый Сергей Николаевич!
Пишет Вам Ваша бывшая студентка Женя Руднева – из той астрономической группы, в которой учились Пикельнер, Зигель, Мамзон. Эти имена, возможно, Вам более знакомы, а вообще группа у нас была маленькая, всего десять человек, и были мы на один год моложе Затейщикова, Бронштэна, Верменко.
Простите, пожалуйста, что я к Вам обращаюсь, но сегодняшнее утро меня очень взволновало. Я держала в руках сверток, и в глаза мне бросилось название газетной статьи – «На Пулковских высотах». Я, конечно, и раньше знала, что немцы разрушили Пулково, но я никогда не могла подумать, что варварство может дойти до такой степени, чтобы не оставить камня на камне от этого храма науки, от нашего Пулкова! В январе 41-го года мы ездили туда на экскурсию. На войне люди черствеют, и я уже давно не плакала, Сергей Николаевич, но у меня невольно выступили слезы, когда прочла о разрушенных павильонах и установках, о погибшей Пулковской библиотеке, о башне 30-дюймового рефрактора. А новая солнечная установка? Я не знаю, что удалось оттуда вывезти, но вряд ли многое, кроме объективов.
…Я вспомнила о нашем ГАИШе. Ведь я ничего не знаю, цело ли хотя бы здание. После того как Вы оттуда уехали, мы еще месяц занимались (я была на IV курсе).
По вечерам мы охраняли свой институт, я была старшиной пожарной команды из студентов. В ночь на 12 октября я также была на дежурстве. Утром я, еще ничего не зная, приехала в университет, оттуда меня направили в ЦК ВЛКСМ – там по рекомендациям комитетов комсомола отбирали девушек-добровольцев. И вот, 13 октября был год, как я в рядах Красной Армии.
Зиму я училась, а теперь уже пять месяцев как я на фронте. Летаю штурманом на самолете, сбрасываю на немцев бомбы разного калибра – и чем крупнее, тем больше удовлетворения получаю, особенно если хороший взрыв или пожар получится в результате. Свою первую бомбу я обещала им за университет, за мой милый University, ведь бомба попала в здание мехмата прошлой зимой. Как они смели!!! Но первый мой боевой вылет ничем особенным не отличался – может быть, бомбы и удачно попали, но в темноте не было видно. Зато после я им не один пожар зажгла, взрывала склады боеприпасов и горючего, уничтожала машины на дорогах, полностью разрушила одну и повредила несколько переправ через реки…
Мой счет еще не окончен. На сегодня у меня 225 боевых вылетов. И я не хвалиться хочу, а просто сообщаю, что честь университета я поддерживаю – меня наградили орденом Красной Звезды. В ответ на такую награду я стараюсь бомбить еще точнее, мы не даем врагу на нашем участке фронта ни минуты покоя – спать фрицам, во всяком случае, не приходится. А с сегодняшнего дня я буду бомбить и за Пулково – за поруганную науку.
Простите, Сергей Николаевич, послание вышло слишком длинным, но я должна была обратиться именно к Вам. Вы поймете мое чувство ненависти к этим варварам, мое желание скорее покончить с ними, чтобы вернуться к науке. Пользоваться астроориентировкой мне не приходится: на большие расстояния мы не летаем. Изредка, когда выдается свободная минутка (это бывает в хорошую погоду при возвращении от цели), я показываю летчику Бетельгейзе или Сириус и рассказываю о них или еще о чем-нибудь, таком родном мне и таком далеком теперь. Из трудов ГАИШа мы пользуемся таблицами восхода и захода Луны.
Сергей Николаевич, передайте мой фронтовой горячий привет Н. Ф. Рейн и проф. Моисееву. Ему скажите, что он ошибался: девушек тоже в штурманы берут…
Я очень скучаю по астрономии, но не жалею, что пошла в армию: вот разобьем немцев, тогда возьмемся за восстановление астрономии. Без свободной Родины не может быть свободной науки!
Глубоко уважающая Вас Руднева Е.
Ответ профессора С.Н. Блажко Е.М. Рудневой
4 декабря 1942 г. Свердловск.
Дорогая Евгения Максимовна!
Благодарю Вас за Ваше письмо от 19.10. Оно было для меня неожиданно и тем более приятно и дорого, а содержание его в особенности. Напрасно Вы напоминаете мне о себе, указывая Ваших товарищей: я Вас знаю, заприметил с первого курса. И вот Вы уже полгода на фронте, и число боевых вылетов подходит к 300, а число ударов по врагу уж я не знаю, сколько сотен. Браво, Женя Руднева, браво, браво! Я прямо был расстроен до слез, читая Ваше горячее письмо. Поздравляю Вас с орденом Красной Звезды! Бейте извергов, бейте мерзавцев, и да сохранит Вас судьба для мирной работы после войны!
Хочу сообщить Вам об астрономии.
Пулково разрушено; но большинство инструментов и большая часть библиотеки заблаговременно были вывезены и спрятаны под землей, будем надеяться, что они сохранятся в целости; часть работников выехала в Среднюю Азию для наблюдения солнечного затмения в сентябре 1941 г., несколько человек могли уехать позже, но некоторые умерли в Ленинграде (из них Циммерман).
Московская обсерватория цела и неприкосновенна, только в первые ночи войны упало около 50 зажигательных бомб, которые тотчас же были потушены (осталось только три дыры в куполе большого рефрактора). 6 октября мы уехали из Москвы, взяв с собой все главные инструменты, кроме большого рефрактора и 7-дюймовика (оптику взяли), и 10.10 благополучно приехали и их доставили в Свердловск.
За октябрь была налажена служба времени, и 7.11 были пущены первые сигналы времени.
Были построены павильоны для двух пассажных инструментов и для экваториальной камеры, и с весны начались наблюдения. Тотчас по приезде были организованы и вычислительные работы для нужд Красной Армии (отчасти Вы знаете сами, какие работы). Многие товарищи взяты в Красную Армию…
…Устроены мы по военному времени удовлетворительно. …Лишь бы поскорее были разбиты и изгнаны изверги! И спешу работать: ведь мне уже немного осталось жить, а как хочется дожить до конца войны и прожить несколько лет мирного строительства! …
Ваше письмо мы публикуем в ближайшем номере нашей стенной газеты …
От меня лично примите еще раз большую благодарность за Ваше письмо и выражение надежды, что Вы найдете минутку для короткой открытки: лишь бы знать, что Вы здоровы и бьете врагов. Всего, всего, всего Вам лучшего. Правильно: «Без свободной Родины не может быть свободной науки!»
Глубоко уважающий Вас С. Блажко.
ГАШЕВА РУФИНА СЕРГЕЕВНА
(14.10.1921 – 1.05.2012)
– штурман эскадрильи 46-го гвардейского ночного бомбардировочного авиационного полка 325-й ночной бомбардировочной авиационной дивизии 4-й воздушной армии 2-го Белорусского фронта, гвардии старший лейтенант.
Родилась в Чусовском районе Пермской области, в семье учителя. Русская. Член ВКП(б)/КПСС с 1944. Окончила 2 курса механико-математического факультета Московского государственного университета в 1941.
В Красной Армии с октября 1941. В 1942 окончила курсы штурманов при Энгельской военной авиационной школе пилотов. В действующей армии с мая 1942.
К декабрю 1944 гвардии старший лейтенант Гашева Р.С. совершила 823 боевых вылета, нанеся противнику значительный урон в боевой технике и живой силе.
Указом Президиума Верховного Совета СССР от 23 февраля 1945 за образцовое выполнение боевых заданий командования и проявленные мужество и героизм в боях с немецко-фашистскими захватчиками гвардии старшему лейтенанту Гашевой Руфине Сергеевне присвоено звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали "Золотая Звезда".
В 1952 отважная лётчица окончила Военный институт иностранных языков. Работала старшим преподавателем английского языка в Военной академии бронетанковых войск. С 1956 майор Гашева Р.С. – в запасе, а затем в отставке. Работала старшим контрольным редактором в издательстве.
Награды: орден Ленина, 2 ордена Красного Знамени, 2 ордена Отечественной войны 1-й степени, 2 ордена Красной Звезды; медали «Золотая звезда», «За оборону Кавказа».
ЕВДОКИЯ БОРИСОВНА ПАСЬКО
(30.12.1919 – 27.01.2017)
– штурман эскадрильи 46-го гвардейского ночного бомбардировочного авиационного полка 325-й ночной бомбардировочной авиационной дивизии 4-й воздушной армии 2-го Белорусского фронта, гвардии старший лейтенант.
Родилась в селе Липенка (Киргизия) в семье крестьянина. Украинка. Член ВКП(б)/КПСС с 1943. В 1938 окончила среднюю школу, затем 3 курса механико-математического факультета МГУ.
В октябре 1941 добровольцем ушла в Красную Армию. Окончила ускоренный штурманский курс в Энгельской авиационной школе.
На фронтах Великой Отечественной войны с мая 1942. Принимала участие в самых ожесточённых и кровопролитных боях на Кавказе, на «Голубой линии», при форсировании Керченского пролива, при штурме и освобождении Севастополя, в Белоруссии, в Польше, при прорыве обороны противника на реке Одер и в ходе Берлинской операции.
К сентябрю 1944 г. гвардии старший лейтенант Пасько Е.Б. совершила 780 боевых вылетов на бомбардировку военных объектов и живой силы и техники противника.
Звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали "Золотая Звезда" Пасько Евдокии Борисовне присвоено Указом Президиума Верховного Совета СССР от 26 октября 1944 г.
С 1945 г. старший лейтенант Пасько Е.Б. – в отставке. Завершила учёбу на механико-математическом факультете Московского государственного университета. Защитила учёную степень кандидата наук. Работала старшим преподавателем Московского высшего технического училища им. Баумана.
Награждена орденом Ленина, Красного Знамени, 2 орденами Отечественной войны 1-й степени, 2 орденами Красной Звезды, медалями.
Подробнее с воспоминаниями Пасько Е.Б. можно познакомиться на сайте факультета по адресу https://math.msu.ru/node/276
ЕКАТЕРИНА ВАСИЛЬЕВНА РЯБОВА
(14.07.1921 – 12.09.1974)
родилась в Рязанской области. В 1930 вместе с семьей переехала в Москву. В 1939 поступила на механико-математический факультет МГУ. В октябре 1941, будучи студенткой 3-го курса, добровольно вступила в Красную Армию. После окончания штурманской школы в мае 1942 стала штурманом авиаэскадрильи 46-го гвардейского авиаполка ночных бомбардировщиков. За период боевых действий совершила 890 боевых вылетов, сбросив на противника 96 тонн бомб.
Участвовала в освобождении от гитлеровских войск Северного Кавказа, Крыма, Белоруссии, Польши и Силезии. 23 февраля 1945 Е.В. Рябовой присвоено звание Героя Советского Союза. 8 марта 1945 награду девушке вручил командующий 2-м Белорусским фронтом маршал Константин Рокоссовский.
Студентки МГУ «Ночные ведьмы» – Антонина Зубкова, Евдокия Пасько, Екатерина Рябова, Ирина Ракобольская, Нина Лобковская. Москва. 1947 год.
ЗУБКОВА АНТОНИНА ЛЕОНТЬЕВНА
(12.10.1920 – 13.11.1950)
– штурман пикирующего бомбардировщика, Герой Советского Союза (1945).
Родилась в селе Семион Рязанской губернии в крестьянской семье. После окончания средней школы с золотой медалью в 1938 без экзаменов поступила на механико-математический факультет МГУ. В университете была комсоргом учебной группы.
В июне 1941 Антонина Зубкова окончила три курса университета и вместе с другими студентами сдавала экзаменационную сессию. По свидетельству сокурсников, обращаясь к ним после начала войны, порекомендовала не прерывать подготовку к экзаменам, заявив, что: «Первый наш вклад в дело победы – это наши отличные оценки». Однако, позже она отметила в своих воспоминаниях о том периоде времени: «Решать интегралы, читать Эйлера и Коши в сравнении с тем, что внезапно обрушилось на страну, казалось каким-то ненужным и бессмысленным».
После сдачи экзаменационной сессии написала заявление о добровольном желании участвовать в военных действиях в ЦК ВЛКСМ и военкомат, но ей было отказано в добровольном приёме. Летом 1941 принимала участие в работах трудового фронта под Москвой. По возвращении после этого в Москву работала в бригаде, занимавшейся тушением зажигательных бомб. Также принимала участие в строительстве подмосковных оборонительных укреплений.
В сентябре 1941 Антонина Зубкова продолжила занятия на механико-математическом факультете МГУ, параллельно посещая пулемётные курсы и курсы медсестёр. 8 октября 1941 газеты опубликовали призывы ЦК ВЛКСМ о добровольном наборе комсомолок в армию. После этого вместе с восемью другими девушками со своего курса поступила добровольцем в армию. Окончила курсы штурманов при Энгельской военной школе пилотов. Выпуск состоялся в декабре 1942. При распределении попала в 587-й Борисовский бомбардировочный авиационный полк (позже был переименован в 125-й гвардейский пикировочно-бомбардировочный авиационный полк), под командование Марины Расковой. Однако её командир Марина Раскова вскоре (6 января 1943) погибла.
В составе этого полка участвовала в обороне Сталинграда, боях по прорыву Голубой линии на Кубани (в этот период войны была награждена первым орденом Красной звезды), затем в Крыму. В дальнейшем полк перелетел на Западный фронт и вёл наступление в Белоруссии, Прибалтике и Восточной Пруссии.
Всю войну Антонина Зубкова летала в паре с Надеждой Федутенко. Федутенко говорила о ней: «Вы не смотрите, что она такая маленькая. Фашистам от неё бывает довольно жарко. Она отлично бомбит».
К маю 1945 совершила 56 (по другим источникам – 68) боевых вылетов на пикирующем бомбардировщике Пе-2, взорвала 3 склада с боеприпасами противника, сбросила 50 000 кг бомб. Вела фронтовой дневник, в котором фиксировала все вылеты. После первого боевого вылета записала в своём дневнике: «Прости меня, милая моя Земля. Я буду бросать бомбы на тебя, но это нужно для нас обоих… Пусть только сгинут жестокие пришельцы с твоих дорог».
За проявленное мужество и отличное выполнение заданий командования, Антонине Зубковой 18 августа 1945 г. было присвоено звание Героя Советского Союза.
В сентябре 1945 гвардии капитан Зубкова уволилась в запас и вернулась к учёбе в университете. В 1948 она окончила механико-математический факультет МГУ и поступила в аспирантуру. Работала преподавателем в Военно-воздушной инженерной академии им. Н. Е. Жуковского. Друзья вспоминают, что она была очень одарённым человеком и её ждало, по их мнению, будущее известного учёного.
Трагически погибла 13 ноября 1950 г. Похоронена на Ваганьковском кладбище. «Она много сделала для Родины как воин. Она многое могла бы сделать в науке», – сказал над её могилой профессор МГУ В. В. Голубев.
Награды: орден Ленина, два ордена Красного Знамени, орден Красной Звезды, медали.
РАТУШНАЯ ЛАРИСА СТЕПАНОВНА
(9.1.1921 – 18.3.1944)
– подпольщица, Герой Советского Союза (1965, посмертно).
Родилась в Винницкой области. Окончила среднюю школу в 1938, с 1939 стала студенткой МГУ.
Наступило время экзаменов за второй курс. Лариса, как всегда, легко сдала зачеты и первые экзамены. Оставался лишь один предмет. Она собрала свои вещи, купила железнодорожный билет до Винницы. Еще четыре дня, и она вновь увидит свою мать, родную школу, друзей! Но поехать домой не удалось. Началась война.
В те дни Лариса писала матери: «Мне оставалось сдать одну физику, и я была бы дома. Но все вышло по-иному. Я комсомолка, и мое место на фронте. Стрелять из винтовки я умею, из пулемета тоже. Если понадобится выпрыгнуть из самолета с парашютом – сделаю и это. Так что пользу на фронте я принесу. А поучусь после, когда разобьем Гитлера». В связи с нападением немецких войск, была вынуждена прервать обучение и окончить курсы медсестёр. В сентябре 1941 – на фронте, санинструктор Краснопресненской дивизии народного ополчения.
Одной из первых Ратушная поступила на курсы медсестер, созданные в МГУ. После их окончания ее зачислили медицинской сестрой в 8-ю Краснопресненскую дивизию народного ополчения. В ее составе и выехала она на фронт. Начались суровые боевые будни. В самые критические дни битвы за Москву, в октябре 1941, дивизия попала в окружение. Вместе с другими Ратушная оказалась в плену. Их разместили во временном лагере недалеко от Наро-Фоминска. Такого в своей судьбе Лариса не предполагала. Ожидала всего: ранения, смерти, но не плена. Лишений и физических мук она не боялась. Страшным был позор, связанный с униженным положением пленного. Гордая, своенравная, она не находила себе места. Ее жег горячий стыд за себя, за товарищей. Не желая мириться с пленом, стала готовиться к побегу. Первая попытка оказалась неудачной. Поймавшие ее солдаты с яростью долго били прикладами, топтали ногами. Еле живую девушку бросили за проволоку. Несколько дней Лариса не могла подняться. Товарищи по лагерю помогали ей, поддерживали в строю во время проверок, как могли, заботились о пище, делали перевязки.
Не удался и второй побег. На этот раз ее били меньше. Она и без того имела страшный вид, казалась изможденной старухой, жалким скелетом, обтянутым кожей с синяками и ссадинами. Бежать удалось только с третьего раза. Со всеми предосторожностями направилась к ближайшему селу. Добралась до окраины, долго прислушивалась. Фашистов, казалось, не было. На стук в окно крайней хаты вышла женщина. Ратушная, не таясь, рассказала все. Это было в ее характере. Она и позже не раз безрассудно рисковала. Но ей везло. В подавляющем большинстве случаев она попадала на честных людей. Честной и сердобольной оказалась и эта женщина. Она накормила Ларису, дала одежду. Договорились, что в случае чего выдаст ее за свою племянницу, проживавшую до войны в Наро-Фоминске.
Домой в Винницу Ратушная добралась лишь через два месяца, в январе 1942, где сразу же присоединилась к винницкому подполью. Занималась агитацией среди военнопленных, фабрикацией фальшивых документов. Ее умение подделывать немецкие печати и документы спасло многих людей от смерти и угона в Германию и позволяло подпольщикам эффективно вести свою деятельность. 17 июля 1942 во время одного из тяжёлых моментов в жизни винницкого подполья (череда арестов и расстрелов) была схвачена немцами. Находилась в гестапо, вынесла суровые допросы и была второй раз отправлена в концентрационный лагерь. Удалось освободиться с помощью подкупа винницкого немецкого чиновника в апреле 1943.
Позже она стала связной с партизанским отрядом. Богатый опыт, выдержка, бесстрашие делали ее на этом посту незаменимой. Ратушная переправляла в партизанский отряд разведданные, медикаменты, освобожденных военнопленных и подпольщиков, оказавшихся под угрозой провала. Партизанский отряд все время находился в движении и часто вступал в бой с карателями. Нередко приходилось участвовать в схватках и связной Ларисе, которую здесь знали под именем Звездочка.
Выполняя очередное задание, она случайно встретилась с предателем народа, состоявшим на службе у оккупантов. Он встречал Ларису на допросах и понимал, что она его тоже помнит. Чтобы скрыть следы своих преступлений, не иметь против себя лишних свидетелей, он решил с ней расправиться. Выхватив пистолет, он выстрелил. Это произошло 18 марта 1944. Пройдя через сотни опасностей, Звездочка погибла накануне освобождения. Она не смогла увидеть победу, за которую самоотверженно билась.
Похоронена Лариса Ратушная с воинскими почестями в Виннице.
Еще один из Героев Советского Союза
БАРЫКОВ ГЕННАДИЙ ИВАНОВИЧ
(03.09.1921 – 29.07.1988)
– командир орудия батареи 76-мм орудий 753-го стрелкового Минского Краснознамённого ордена Суворова 3-й степени и Кутузова 3-й степени полка 192-й стрелковой Оршанской Краснознамённой дивизии113-го стрелкового Тильзитского Краснознамённого корпуса 39-й армии 3-го Белорусского фронта, старший сержант.
Родился в Ульяновской области в семье крестьянина. Окончил среднюю школу в поселке Барыш (с 1954 – город). Учился в Рыбинском авиационном институте.
В марте 1940 был призван в Красную Армию. Служил в железнодорожных войсках, участвовал в строительстве моста через Днепр.
Участник Великой Отечественной войны с первых дней. Сначала воевал на Южном фронте, с июля 1941 – в стрелковой части на Центральном фронте, стал бронебойщиком. В ноябре того же года в боях под городом Елец старший сержант Барыков из противотанкового ружья поджег вражеский танк. С мая 1943 воевал на Западном и 3-м Белорусском фронтах. Имел три ранения. Член ВКП(б)/КПСС с 1943.
Фронтовые дороги привели сержанта Барыкова в артиллерию. В боях за Восточную Пруссию он командовал расчетом 76-мм орудия. Особо отличился при штурме города-крепости Кенигсберга (ныне – Калининград) весной 1945. 6 апреля 1945 во время атаки обороны противника в районе Варгена (ныне – посёлок Котельниково Зеленоградского района), расчет старшего сержанта Барыкова, действуя в цепи наступающих пехотинцев, выкатил орудие на прямую наводку и прицельными выстрелами уничтожил три зенитные пушки, пять пулемётов и двадцать человек живой силы фашистов. На следующий день, 7 апреля 1945, одним из первых в полку переправился через канал Ланд-Грабен (ныне – канал Мостовой). А чуть позже, заменив в бою с группой контратакующих танков противника выбывших по ранению наводчика и заряжающего, в одиночку меткими выстрелами уничтожил два тяжёлых танка и четыре орудия. После того, как боекомплект был израсходован до последнего снаряда, пошёл в атаку вместе с пехотинцами и в завязавшейся рукопашной схватке пленил девятнадцать гитлеровцев. Рассказывая после войны о своих боях, Барыков героем себя не считал: «А что еще оставалось делать…»
Указом Президиума Верховного Совета СССР от 29 июня 1945 за образцовое выполнение заданий командования и проявленные мужество и героизм в боях с немецко-фашистскими захватчиками старшему сержанту Барыкову Геннадию Ивановичу присвоено звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали "Золотая Звезда".
После разгрома гитлеровской Германии в составе своей стрелковой дивизии принимал участие в войне с Японией на Дальнем Востоке. С октября 1945 после переформирования дивизии стал военнослужащим конвойных войск. Охранял расположенные в Забайкалье лагеря с японскими военнопленными. Демобилизовался в 1947 в звании лейтенанта.
Жил и трудился в Москве. В 1951 окончил Московский государственный университет. Занимался научно-преподавательской работой на кафедре вычислительной математики Всесоюзного заочного политического института (Москва) и в стенах Военного института связи (город Мытищи Московской области).
Награжден орденами Ленина, Красного Знамени, Отечественной войны 1-й и 2-й степеней, Красной Звезды, Славы 2-й и 3-й степеней, медалями, в том числе двумя «За отвагу».
Невозможно не вспомнить в этот день и нашу замечательную коллегу, ветерана Великой Отечественной войны
Ирину Александровну ТЮЛИНУ (род. 3 февраля 1922 г.)
Летом 1941 Ирина Александровна оканчивала 2-й курс мехмата и сразу после начала военных действий записалась на курсы медсестёр. Уже в сентябре 1941, по окончании курсов, добровольно вступила в действующую армию и в качестве старшей операционной медсестры 412-го медико-санитарного батальона 330-й стрелковой дивизии 10-й армии Западного фронта участвовала в контрнаступлении под Москвой. Позднее несла службу в составе 2-го Белорусского фронта, боевой путь которого проходил через Белоруссию, север Польши и Германии. Войну окончила на реке Эльбе, являясь военфельдшером, лейтенантом медслужбы. Свидетельством боевого прошлого И. А. Тюлиной служат награды: два ордена Отечественной войны II степени, медали «За боевые заслуги», «За отвагу», «За победу над Германией», «За оборону Москвы».
В сентябре 1945 И. А. Тюлина вернулась к учёбе на мехмате и успешно окончила его в 1948. После окончания аспирантуры в 1951 г. начала преподавать курс лекций по истории механики, который за исключением небольшого перерыва (1956–1961) читала на механико-математическом факультете всю свою трудовую жизнь, совмещая его с практическими занятиями по теоретической механике, руководством курсовых и дипломных работ студентов по истории механики, различными специальными курсами для студентов и аспирантов.
Она является членом Совета ветеранов войны и труда механико-математического факультета МГУ и ведёт большую работу по созданию истории факультета (включая архивную работу, различные публикации, организацию выставок, фотовитрин кафедр), по сохранению и увековечению памяти студентов, аспирантов и учёных мехмата, погибших на фронтах Великой Отечественной войны. Ею на мехмате к 40-летию Победы над фашистской Германией была организована Комната боевой славы (ауд. 16-08).
Письмо Тюлиной И.А. маме с фронта.
Июнь 1942 г.
Ирина Александровна описывает события, когда к ним вышла из окружения конница Белова. Позже она расскажет, что эти люди («беловцы») были полностью истощены, а их раны находились в ужасном состоянии. И.А. среди этих людей в тяжелом состоянии узнала девушку, с которой вместе стояла в очереди в призывной пункт.
«Юрка» – Георгий Александрович Тюлин, брат Ирины Александровны, (1914–1990) – советский учёный в области ракетно-космической техники, доктор технических наук (1958), профессор. Генерал-лейтенант. Герой Социалистического Труда. Лауреат Ленинской премии. С 1977 г. и до конца жизни работал на механико-математическом факультете МГУ.
Вёл исследования по механике полёта и аэродинамике ракет и искусственных спутников Земли, по теории измерений траекторий и орбит и обработке результатов.
25 июня 1941 г. Г.А. Тюлин, оставив неоконченным третий год аспирантуры (приказ об окончании им аспирантуры отделения механики МГУ был издан 25 июля 1941 г.), как командир запаса ушёл добровольцем в Красную Армию и был направлен в Подольское военное училище, где стал командиром взвода сбора политбойцов. В августе 1941 лейтенант Тюлин был зачислен слушателем Артиллерийских Краснознаменных курсов усовершенствования командного состава. В ноябре 1941 после окончания курсов теперь уже старлей Тюлин получил назначение в 38-й отдельный гвардейский минометный дивизион, вооруженный реактивными системами залпового огня «Катюша». Вступив в сражение под Москвой (Волоколамское направление, г. Яхрома) командиром батареи, Тюлин воевал на Западном, Северо-Западном и 2-м Прибалтийском фронтах и закончил боевой путь начальником штаба 3-й армейской опергруппы Гвардейских миномётных частей.
В конце 1944 г. подполковник Тюлин был отозван с фронта и назначен старшим помощником начальника техотдела главного управления Гвардейских миномётных частей. В мае 1945 г. в Берлине Тюлин Г.А. возглавил группу военных и гражданских специалистов («Хозяйство Тюлина»), которой вменялось в обязанность восприн
ять всё, что сделали немцы в области ракетного вооружения, в частности, ракеты ФАУ-2. В 1946 г. инженер-полковник Тюлин стал заместителем начальника (а потом и начальником) отдела теории полёта Главного Ракетного управления Советской Армии. В феврале 1947 г. Г.А. включился в подготовку запусков ФАУ-2 на полигоне Капустин Яр.
Позже Г.А. Тюлин вплотную занимался подготовкой пилотируемых полетов в космос. Был одним из тех, кто провожал в полет первых советских космонавтов и на фотографиях в центральных газетах Советского Союза, посвященных этим запускам, его можно увидеть только со спины.
Из воспоминаний Б.В. Гнеденко 1976 г.
Война принесла потери не только в людях…
В частности, мы тогда потеряли двух замечательных, очень талантливых молодых математиков. Я имею в виду Бебутова, который в первый же день пребывания на фронте погиб от случайной пули, – это был человек очень больших дарований. И вторая потеря, также в самом начале войны, произошла уже в Москве: талантливый ученик Колмогорова Бавле возвращался из университета, и его застала на улице бомбежка, и он погиб под бомбой.
Но не только такие потери принесла война. Были потери и другого рода. Вот одна из них. Евгений Евгеньевич Слуцкий занимался последние годы длинными статистическими рядами. Он изучал прирост древесины секвойи североамериканской. Это уникальные ряды, которые содержали данные о приросте древесины за несколько тысяч лет. У него были ряды о приросте колец годовых трех тысячелетней давности, даже четырех тысячелетней давности. Им были сделаны очень интересные качественные выводы, касавшиеся изменения климата в Северной Америке. Им были сделаны очень интересные качественные выводы, касавшиеся изменения климата в Северной Америке. В частности, он обнаружил длительный период повышенной сухости, продолжавшийся примерно полтораста лет, и многие другие факты давно минувших эпох им были обнаружены в результате изучения этих длинных рядов.
Второй длинный ряд, который он изучал, – это данные о солнечных затмениях. Ему удалось восстановить картину солнечных затмений со времени древнего Вавилона. Он тщательно изучал древние манускрипты и, сопоставляя различные сведения, устанавливал точную дату и сопровождавшие их явления. Ему удалось найти сведения, относящиеся к началу нашего летоисчисления, древнегреческие, когда там наблюдались северные сияния. Да. И вот обработка этих статистических данных им была фактически закончена.
Во время переезда из одного города в другой во время войны где-то в Средней Азии у него пропал чемодан с этими рукописями, и наука, конечно, понесла невозвратимую потерю от этого…
Из интервью Б.В. Гнеденко, данного 16.01.1984 Тейдер В.Ф. 
В первые же месяцы войны погиб один из учеников нашей кафедры Бавли. Он был доцентом физического факультета. Вблизи от Моховой (он вышел после занятий) – бомбежка, и осколком его насмерть сразило. Погиб на фронте бывший аспирант нашей кафедры – он закончил аспирантуру – Засухин. Погиб очень талантливый молодой ученый, тоже закончил аспирантуру у нас, Бебутов, князь Бебутов, как мы его называли, – он действительно был князем по происхождению. Очень хороший товарищ и блестящий математик. Вне всяких сомнений, оставшись в живых, он бы был один из ярких представителей советской математики. Я составлял скорбный список московских математиков, погибших на фронте, но это длинный список, грустный список…
…занятия продолжались и во время войны. Но мы днем вели занятия, а ночью дежурили на крышах. Я был в пожарной команде, занимались гашением зажигалок.
В.Т.: А вы помните котлован, который вырыли там, на заднем дворе?
Б.Г.: Конечно, помню, был такой, да.
В.Т.: Водой заполняли.
Б.Г.: Да, водой заполняли, – на случай пожаров и на случай, если откажет водопровод. Это я все помню…
Война тяжело досталась университету, потому что мы лишились, как я вам говорил уже, массы молодых людей, погибших на фронте или просто от бомбежки…
…правительство позаботилось о том, чтобы профессорский состав сохранился, потому что подавляющее большинство получили бронь. Но, и получив бронь, ведь очень многие записались в ополчение. Я тоже записывался в ополчение и ждал только приказа, но потом в ЦК разъяснили ошибку, которую допускают при этом, стали говорить, что после окончания, победоносного окончания войны нам нужно восстанавливать будет страну, а кто будет восстанавливать, если мы сейчас подкосим все основные силы свои? "
Но не только на фронте воевали мехматяне. Практически все ученые факультета в годы войны стали заниматься исследованиями, необходимыми для Победы.
Вторая мировая война прервала естественный ход развития научных исследований во всем мире. Ее дыхание стало ощутимым уже в начале 30-х годов. Заметнее всего оно проявилось в постепенном затухании международного научного сотрудничества. Как вспоминал П.С. Александров, «очень интересное и дружеское, очень сердечное сотрудничество между геттингенцами и москвичами», являвшееся подлинным примером того, «как могут продуктивно и дружески работать вместе математики разных стран, … прервалось уже в конце 1932 г. В этом году я в последний раз посетил Геттинген. Покинул я Геттинген в мрачную, темную ночь в конце ноября 1932 г. Никогда не забуду последнего прощания. Всем было ясно, что расставание будет долгим. И в самом деле, вновь я приехал в Геттинген… уже только в 1958 г.».
Разразившаяся в 1941 г. Великая Отечественная война застала советское математическое сообщество на стадии активного строительства. Государство приняло энергичные меры для сохранения научного потенциала страны. Ведущие академические учреждения и учебные заведения Украины, Белоруссии и запада России, в том числе большая их часть из Москвы и Ленинграда, были эвакуированы на Восток (в Казань, Свердловск, Уфу, Тбилиси, Баку, Алма-Ату, Ташкент, Фрунзе, Ашхабад и др.). Президиум Академии наук переехал сначала в Казань, а затем в Свердловск. Математический институт им. В.А. Стеклова оказался в Казани, механико-математический факультет МГУ по большей части в Ташкенте и Ашхабаде, Ленинградский университет квартировал частью в Елабуге, частью в Саратове. Президиум и институты АН УССР были эвакуированы в Уфу, Киевский и Харьковский университеты в Кзыл-Орду. Несмотря на тяжелые условия, в которых очутились все эти учреждения, в них продолжалась научная работа и не прерывался педагогический процесс.
Московское математическое общество разделилось на два – на Казанское, которое возглавил П.С. Александров, проводившее свои заседания совместно с математической секцией Казанского физико-математического общества, и Ташкентское, в котором председательствовал В.В. Степанов. Одним из результатов этого «великого переселения» стало значительное расширение географии исследовательских центров и учебных заведений: наука и образование шагнули на Восток.
О жизни АН в Казани из интервью Б.Н. Делоне Дувакину В.Д. 14.12.1973 г.
Б.Д.: Затем началась война, и мы прожили только месяц войны здесь (в Москве). Затем подали шикарные поезда и всех академических работников перевезли в Казань. В Казань мы ехали почему-то три дня, в самых шикарных поездах, какие возможно, потому что их все равно некуда было девать. В Казани нас сначала всех поселили – ну, главных, так сказать, – в аудиториях университета, а потом начали расселять по разным частным квартирам. Я попал к профессору геометрии Казанского университета. Там прожили мы два года.
Сначала нас кормили в Казани очень хорошо. А переехало пять тысяч человек, считая семьи. Разрешили старшим, то есть членам Академии, взять по двадцать пудов чего хотят. Ну, всяких простынь взяли и так далее – на обмен. Сначала месяц кормили очень хорошо, а потом вдруг на столовой нашей оказалась записка, что кормить будут только основных работников, и гораздо поплоше. Что делать? Голод начался. Ну, все простыни так и полетели на базар одна за другой, за всякие…
В.Д.: За масло. 
Б.Д.: Ну, какое там масло! За зерно, муку и так далее.
У нас директором в институте был Виноградов с самого основания, а тогда он на два года ушел из директорства – отдохнуть в течение войны (он был избран почетным членом Королевского общества, и ему что-то приходили какие-то вспомоществования, не знаю), и был директором Соболев. (Я еще минут сорок.)
В.Д.: Хорошо.
Б.Д.: Соболев – это такой очень талантливый математик, прошедший в академики в тридцать лет уже: отчасти – потому что хороший математик, отчасти – потому что он единственный из нас уже привык к новому – ну, у нас еще тут гарканье это делалось – и кричал: «Да здравствует великий, любимый наш учитель и отец товарищ Сталин!» Тогда его не долго думая – и в Верховный Совет, и всюду.
В.Д.: Да, он 907-го года рождения. Я его выбирал.
Б.Д.: В общем, он решил так, что не стоит этой математикой заниматься, а надо вот вычислять траектории полета снарядов. Ну, какие-то у нас там жулички-вычислители были, и он считал, что это самое важное, а мы лишь бы дисциплину соблюдали, то есть каждую неделю на Совет приходили.
В.Д.: А он был директором института?
Б.Д.: Института, два года. Ну, ничего. В общем, я как-то ему говорю: «Сергей Львович, мы начинаем голодать. Я уже по временам Гражданской войны знаю, как спасаются: надо заводить огороды. Давайте заводить огороды». А он говорит: «Если вы такой мужлан, что вы огородами интересуетесь, я вас сейчас же на фронт пошлю, я единоначальник!», и так далее… Но, представьте себе, ровно на следующий день в «Правде» – статья Калинина, самого нашего…
В.Д.: Президента.
Б.Д.: …ну, как он там?.. староста или президент… что надо делать огороды всем, кто только может. Вот тебе и на! Тогда меня сделали не больше не меньше как председателем огородной комиссии Академии наук. Это значит пять тысяч человек прокормить. Я добыл в обкоме землю, совсем целину, за Казанкой – вот урожаи были! Все копали: какой-то Понтрягин слепой копал, Виноградов так и накапывал. (Дувакин смеется.) Такие у нас урожайчики были, что дай-то бог! И Соболев накапывал. (Дувакин смеется.) И, в общем, в смысле питания мы тогда себя обеспечили, это уже обеспечение: и картошка, и капуста, и кабачки, и огурцы – все что хочешь. Только, значит, жиры, вот с жирами трудно, ну, а о мясе и не думали. И вообще было время, когда день за днем каждую ночь только одни сны – такие глупые: если б я сообразил тогда купить два пуда этой… ну, плохо этой смолотой муки, я бы был спасен.
В.Д.: Да.
Б.Д.: Страшный голод был. Я опять слеп и так далее…
У меня такой ученик Александр Данилович Александров был, очень талантливый геометр, просто настоящий талант геометрический. Очень рано выдвинулся. Он тогда уж хорошую работу очень сделал, самую лучшую работу в своей жизни сделал к тому времени – я ее начал, но не смог сделать, а он сделал, – и ему мы хотели устроить Сталинскую премию большую, сто тысяч тогда. Но все-таки я должен был очень стараться, чтобы эта вышла премия, как его учитель. В общем, он тоже не дурак: он сейчас же поехал куда-то за двести километров от Казани, где-то там купил пять кило внутреннего жира мясного и мне привез. Ну, после этого уж я должен был устроить, и устроил, и он получил сто тысяч премию.
Значит, так. Потом, весной… как будто в феврале сорок третьего года к нам был такой клич: не хочет ли кто вернуться в Москву? Но с каждым отдельно партком разговаривал, потому что, говорит, конечно, возможны еще бомбежки Москвы, так что решитесь или не решитесь? Все решились. Кажется, ни одного человека не было, кто не решился. Все поехали в Москву, вернулись в Москву."
Основная часть механико-математического факультета (и студенты, и преподаватели) в ноябре 1941 были эвакуированы в Ашхабад. И уже 1 декабря 1941 начались занятия.
Лето 1942 Переезд в Свердловск (ныне – Екатеринбург)
Весна 1943 Реэвакуация в Москву
Из интервью О.А. Олейник Дувакину В.Д. 15.11.1976
"Иван Георгиевич [Петровский] был избран деканом накануне войны. Он соглашался, что будет деканом только год-два. Но война затянулась, декана не переизбирали, и он был деканом механико-математического факультета в самые-самые тяжелые годы существования Московского университета вообще: вся эвакуация, все трудности военных лет легли на его плечи.
Ну, деканом он был во время войны, когда условия работы были особенно тяжелые. Это было несколько эвакуаций: сначала – в Свердловск, потом – Ташкент, потом – Ашхабад. Я уже не помню, в каком это все было порядке, но, конечно, от Ивана Георгиевича это потребовало огромной затраты энергии, времени, усилий. Но как-то Иван Георгиевич придавал большое значение своей работе как ректора.
Мы, ученики Ивана Георгиевича и математики, прежде всего Ивана Георгиевича считали очень крупным, крупнейшим математиком, выдающимся ученым, и потом уже – ректором. И как-то казалось, что жаль, что Иван Георгиевич, став ректором, уже не имеет возможности так же работать интенсивно, как он работал в 30-е год
ы. Потому что 30-е годы – это был такой совершенно удивительный период в его жизни: он за несколько лет сделал крупнейшие открытия в математике. Вот начиная с 35-го года – 36-й, 37-й год, 39-й – появляются его основные работы, которые создали ему имя в математике и которые сейчас рассматриваются как просто важнейший вклад в теорию уравнений с частными производными, теорию вероятностей, алгебраическую топологию. Им были сделаны работы в разных областях математики, причем работы необыкновенной глубины, необыкновенной силы. И они все были сделаны за, казалось бы, короткий промежуток времени – это 30-е годы. Вот, потом война.
Во время войны Иван Георгиевич опубликовал замечательную работу, за которую он получил потом Государственную премию, – это о лакунах. Она вышла в 45-м году. Она завершала цикл работ Ивана Георгиевича по уравнениям с частными производными, которые, собственно, составили основу теории систем уравнений. Он является основоположником такого направления в математике. Ну, и было жалко, что Иван Георгиевич уже, став ректором, не имеет достаточно времени для того, чтобы продолжать свою научную работу."
Мы видим, что математические исследования (и это самое удивительное!), которые велись в сложных «эвакуационных» условиях, не только не прекратились, но были отмечены целым рядом первоклассных достижений С.Н. Бернштейна, И.М. Виноградова, Д.Е. Меньшова, А.Я. Хинчина, Н.Г. Чеботарева, П.С. Александрова, М.А. Лаврентьева, П.С. Новикова, И.Г. Петровского, А.Н. Колмогорова, С.М. Никольского, А.Н. Тихонова, М.Г. Крейна, Л.С. Понтрягина, С.Л. Соболева, Н.Н. Боголюбова, А.И. Мальцева, Л.В. Канторовича, И.М. Гельфанда и др. Некоторые из их исследований, что естественно, были направлены на решение вопросов прикладного характера, непосредственно связанных с оборонными задачами – например, с оценками эффективности стрельбы (А.Н. Колмогоров), некоторые носили сугубо теоретический характер. Конечно, в этом можно усматривать и специфику математических исследований, для которых не нужны солидные капиталовложения – были бы бумага и карандаш, да неплохо бы еще хорошая библиотека и, конечно, исследовательский энтузиазм.
Из воспоминаний Б.В. Гнеденко 1976 г.
Перед Великой Отечественной войной Колмогоров завершил работы по теории турбулентного потока, которые также потребовали использования теории стационарных процессов, по теории интерполяции стационарных случайных процессов. В связи с консультациями, которые тогда потребовались для специалистов в области обороны, военных, Колмогоров начал заниматься некоторыми проблемами теории стрельбы. Все мы уже чувствовали, что война на пороге, и каждый из нас стремился сделать посильное, для того чтобы страна стала сильнее, для того чтобы мы подошли к войне лучше подготовленными.
И я в ту пору также начал заниматься не только вопросами, которые меня волновали, вопросами предельных теорем теории вероятностей, но меня глубоко интересовали проблемы, связанные с отдельными задачами обороны, теории стрельбы, но были и проблемы, касавшиеся работы истребителей-перехватчиков. Ряд своих предложений я тогда передал в соответствующие инстанции. Помимо вот этих прикладных работ, я тогда заинтересовался вопросами изучения статистической задачи распределения членов вариационного ряда. По ряду причин, связанных с тем, что особенный интерес представляют крайние члены вариационного ряда, и для задач теории прочности, и для задач демографии, в частности, связанной с изучением закономерностей жизни долгожителей, я занимался проблемами экстремальных значений, принимаемых членами вариационного ряда, максимальными минимальным его членами. Эта задача меня очень увлекла. Тогда мне удалось найти все возможные предельные распределения для этих членов вариационного ряда, найти условия, которые должны выполняться для того, чтобы к каждому этому предельному распределению мы могли прийти.
И еще задача одна меня заинтересовала. Я как-то познакомился с книгой наших физиков, посвященной проблемам ядерной физики, и заинтересовался теорией прибора, носящего название счетчика Гейгер-Мюллера. Тогда же приметил, что счетчики Гейгер-Мюллера могут привести к ошибочным результатам, что в силу существования мертвого периода в их работе здесь есть частицы, которые попадают в счетчики засчитываются. Я дал первичную теорию этого счетчика, она была опубликована в «Журнале экспериментальной и теоретической физики».
Потом уже, во время Великой Отечественной войны, оказалось, что эти небольшие результаты были широко продолжены и у нас, и за пределами Советского Союза в связи с бурным интересом к ядерной физике. Чем это было вызвано, всем нам достаточно хорошо известно. Сейчас бы мне хотелось это связать с другой задачей. Выяснилось тогда, что методы, которые были использованы для развития теории счетчиков Гейгер-Мюллера, оказались теми же самыми, какие были использованы для изучения работы телефонных сетей. Это методы, которые теперь получили название методов теории массового обслуживания…
Началась Великая Отечественная война. Для всех она явилась неожиданностью, хотя каждый из нас ждал, что война начнется вот-вот, но, как всегда, неприятность приходит тем не менее неожиданно. Когда началась запись в ополчение, мы все записались в дивизии ополчения. Записался и Колмогоров, записался в ополчение и я, и все мои товарищи, и только старшее поколение уже не записывалось, поскольку они не могли оказать реальной помощи на фронте. Тем не менее нас не взяли на фронт, нам предложили работать на оборону в тылу. Колмогоров продолжал развивать свои идеи в области теории стрельбы, в частности, им был предложен интересный метод искусственного рассеивания для увеличения вероятности попадания торпеды в боевые корабли противника. Я продолжал, в свою очередь, также заниматься проблемами, связанными и с авиационными задачами, с задачами, связанными с работой зенитной артиллерии. Мной были внесены некоторые предложения, которые в ту пору не были использованы, – в частности, для усиления бронетанков, для уменьшения пробиваемости бронебойными снарядами бронетанков. Вот теперь я узнал, что, оказывается, эти идеи нашли использование при изготовлении костюмов космонавтов.
Очень трудно было организовать технологический процесс. Там совершенно новая идея была предложена многослойной брони, и вот эту многослойную броню осуществить в натуре – нужно было…
Было сложно, нужно было срочно выпускать ту продукцию, какую мы могли выпускать, и переходить на новый вид продукции, требовавший новых технологий, мы в ту пору не могли. Теперь она используется при изготовлении костюмов для космонавтов – в частности, костюмов, там и в других вопросах 
эти идеи используются. Затем я занялся проблемами, связанными с качеством массовой промышленной продукции. Дело в том, что нужно было исключительно много продукции для фронта. В частности, нужно было много точных приборов для авиации, для артиллерии, а на смену отцам, ушедшим на фронт, пришли мальчики, девочки, неквалифицированные женщины. Качество продукции резко ухудшилось, и нужно было предпринять меры к тому, чтобы ухудшение качества работы не сказалось на выпуске продукции и на качестве окончательной продукции. Вот этими вопросами в ту пору я занимался. Потом, когда мы вновь встретились с Колмогоровым…
Мы были в разных местах во время войны: Колмогоров был в Казани некоторое время, потом вернулся в Москву, а я с Московским университетом был сначала в Ашхабаде, затем в Свердловске, и потом тоже вернулся в Москву. Когда мы встретились вновь в Москве, оказалось, что проблемами качества промышленной продукции занимался также Колмогоров, потому что эта проблема стала одной из самых первоочередных проблем для достижения победы на фронте. А потом, уже после того, как победа была завоевана, проблема качества продукции превратилась в одну из самых насущных проблем всего народного хозяйства.
Оборонная тематика
С.В. Бахвалов – теория приборов управления артиллерийским огнем;
Н.А. Глаголев, С.В. Бахвалов – номограммы для военно-морского флота, для частей зенитной артиллерии, оборонявших города;
Н.А. Глаголев – оптимальное размещение зенитных батарей вокруг Москвы;
Б.В. Гнеденко, А.С. Монин – таблицы бомбометания с малых высот при малых скоростях самолетов;
Б.В. Гнеденко – теория стрельбы; использование самолетов-перехватчиков; бронирование танков и надводных кораблей; устройство двойной брони; контроль и управление качеством массовой продукции;
А.Н. Колмогоров – проблема искусственного рассеивания с целью увеличение вероятности поражения цели; вопросы контроля качества массовой продукции по качественному признаку;
Л.А. Люстерник – таблицы эффективного расчета курсов самолета;
А.Н. Тихонов – противохимическая защита, математическая модель противогаза расчет движения газового облака; исследования по геофизике, имевшие большое значения для разведки полезных ископаемых, в частности, нефти;
В.В. Булгаков – нелинейные колебания;
В.В. Голубев – теория машущего крыла самолета;
А.А. Ильюшин – новый метод расчета снаряда на прочность, основанный на свойствах металла снарядного корпуса; работы по упругой деформации и вязко-пластическому течению металлов (для производства артиллерийской техники); теория пластичности для проектирования стволов артиллерийских орудий; прочность ледового покрытия (совм. с М.М. Филоненко-Бородичем, для расчетов дороги жизни на Ладожском озере);
М.В. Келдыш – математическая теория флаттера – защита от вибраций,
Н.Е. Кочин – теория круглого крыла для расчета сил, действующих на самолет во время полета;
А.А. Космодемьянский – реактивная динамика (в частности, для «катюш» – первых пороховых ракет);
Л.С. Лейбензон – гидромеханика нефтяного пласта (эксплуатация целого месторождения и система управления им как единым энергетическим комплексом);
Л.С. Лейбензон, Б.Г. Галеркин, Н.И. Мусхелишвили – расчеты на прочность самолетов, танков, артиллерийских систем и пр.;
Л.С. Лейбензон, Н.А. Слезкин – создание аэродинамики больших звуковых и др. скоростей;
А.И. Морошкин, А.Н. Журавченко – способы выведения самолета из штопора;
Х.А. Рахматулин – вопросы теории парашюта и ряд проблем по газовой динамике; теория деформации нити при поперечном ударе (аэростаты); системы противовоздушных заграждений городов;
Л.И. Седов – теория размерности и механического подобия в аэромеханике, теория распространения взрывных волн;
В.В. Степанов – математический расчет динамики взвешенных частиц в работающей турбине (для Уральской ГЭС);
В.А. Христианович – звуковое и сверхзвуковое течение газа для расчетов крыльев скоростных самолетов;
Н.Г. Четаев – устойчивость самолета при его движении на земле; устойчивость снарядов и мин при полете; оптимальная крутизна нарезки орудийных стволов для увеличения кучности боя и устойчивости снарядов.
Прямо перед войной в стране были учреждены Сталинские премии, присуждавшиеся ежегодно и являвшиеся знаком признания высокого научного, культурного, инженерно- или организационно-технического вклада лауреата. Особенно тщательно производился отбор кандидатов в лауреаты самой первой премии, о присуждении которой было объявлено в 1941. Многочисленные свидетельства говорят о том, что И. В. Сталин уделял пристальное внимание отбору и утверждению кандидатов на премию своего имени, зачастую фактически единолично решая вопрос о её присуждении. Позже эти премии стали называть Государственными.
1941 Государственная премия И.М. Виноградову за работу 1937 г. о новом методе аналитической теории чисел, позволившем решить проблему Гольдбаха.
1941 Государственная премия А.Н. Колмогорову и А.Я. Хинчину за работы 1936 и 1938 гг. по теории вероятностей, имевшие существенное значение для обоснования статистической физики и статистических методов в механике.
1941 Государственная премия Л.С. Понтрягину за работу 1938 г. «Непрерывные группы».
1941 Государственная премия С.Л. Соболеву за работы 1937 и 1939 гг. по теории нелинейных гиперболических уравнений с частными производными и по математической теории упругости, имеющие применения к сейсмологии и другим задачам распространения колебаний.
1942 Государственная премия М.В. Келдышу и Е.П. Гроссману за работы 1940-41 гг. по предупреждению разрушений самолетов
1942 Государственная премия С.Н. Бернштейну за работы 1941 г. "О суммах зависимых величин, имеющих взаимно почти нулевую регрессию", “О приближении непрерывной функций линейным дифференциальным оператором от многочлена", "О доверительных вероятностях Фишера".
1943 Государственная премия П.С. Александрову за научные работы 1941–1942 гг. «Общая комбинаторная топология» и «О гомологических свойствах расположения комплексов и замкнутых множеств».
1943 Государственная премия Л.С. Лейбензону за исследования 1942 г. в области теории упругости и нефтепромысловой механики «Курс теории упругости» и «Движение газированной нефти в пористой среде».
1943 Государственная премия Н.Н. Бухгольцу за многолетние выдающиеся работы в области науки и техники.
1943 Государственная премия В.Ф. Кагану за многолетние выдающиеся работы в области науки и техники.
1945 Государственная премия М.В. Келдышу за научные исследования в области теории и методов расчёта автоколебаний самолётных конструкций, результаты которых изложены в монографии «Шимми переднего колеса трёхколёсного шасси» 1945.
1946 Государственная премия М.А. Лаврентьеву за разработку вариационно-геометрического метода решения нелинейных задач в теории дифференциальных уравнений с частными производными, имеющего важное значение для гидромеханики и аэромеханики, изложенного в статьях «О некоторых свойствах однолистных функций с приложениями к теории струй», «К теории квазиконформных отображений», «О некоторых приближенных формулах в задаче Дирихле», «К теории длинных волн», опубликованных в 1938–1943 гг.
1946 Государственная премия И.Г. Петровскому за фундаментальные исследования в области теории дифференциальных уравнений с частными производными, завершающиеся статьями «О зависимости решения задачи Коши от начальных данных», «О диффузии волн и лакунах для систем гиперболических уравнений» 1943–1944 гг.
1946 Государственная премия Л.А. Люстернику за разработку новых топологических методов исследования в математическом анализе, изложенных в статьях «Топологическая структура одного функционального пространства», «Новое доказательство теоремы о трех геодезических», «О семействах дуг с общими концами на сфере», «О числе решений вариационной задачи» 1943 г.
Замечательным свидетельством ощущения мощи творческого потенциала отечественного математического сообщества, ориентированного на дальнейшее развитие, и веры в его будущую успешную реализацию служит письмо А.Н. Колмогорова П.С. Александрову, написанное в июне 1942 г. из Москвы в Казань.
В обстановке трудно выносимых реалий тогдашней жизни великий математик размышляет о создании в стране нового Геттингена, в котором удастся «совершить скачок… к математическому центру, определяющему стиль целого периода развития математики». И он даже думает об интеллектуальном ядре этого центра, который мог бы возглавить сам вместе с Павлом Сергеевичем, образовав этакого коллективного (здесь он восклицает – «о, нахальство!») Д. Гильберта. В роли Э. Ландау мог бы выступить тогда, – фантазирует Колмогоров, Л.С. Понтрягин, в роли Э. Нетер – И.Г. Петровский, Р. Куранта – Л.В. Канторович. Все это подается в манере некой шутки. Но, как говорится, в каждой шутке…
Замечательный математик и историк математики С.А. Яновская, уезжая в эвакуацию в Пермь, захватила с собой рукопись аспирантского реферата по истории и философии математики Б.В. Гнеденко, вернулась с ним в Москву и отдала автору – из этой рукописи выросли его известные «Очерки по истории математики в России», впервые опубликованные в 1946.
Таков был настрой. Лидеры сообщества верили, что война скоро кончится, а затем нужно будет строить Новый Геттинген, создавать великую математику. Это обостренное чувство истории проявилось и в проведенной в ноябре 1943 Казанским университетом совместно с Отделением физико-математических наук АН СССР научной конференции, посвященной 150-летию со дня рождения Н.И. Лобачевского, и в приуроченном к этой дате сборнике «Николай Иванович Лобачевский» (М.–Л., 1943), содержавшем замечательную статью А.Н. Колмогорова «Лобачевский и математическое мышление девятнадцатого века», и в торжественных мероприятиях по случаю 300-летия Исаака Ньютона (одним из них стал сборник «Московский университет – памяти Ньютона», появившийся в 1946 г. и включавший другую классическую работу Андрея Николаевича «Ньютон и современное математическое мышление»). Наконец, математики громко заявили о себе на организованной Московским университетом в июне 1944 г. конференции «Роль русской науки в развитии мировой науки и культуры»: это и доклад П.С. Александрова «Русская и советская математика и ее влияние на мировую науку», и доклады С.Н. Бернштейна, В.В. Голубева, А.Н. Колмогорова («Роль русской науки в теории вероятностей»), А.А. Космодемьянского, Л.С. Понтрягина, В.В. Степанова.
Атмосфера духовного подъема, рожденная Победой в страшной войне, придавала дополнительные силы процессу роста советской математической школы. И даже развернувшаяся после ее окончания следующая уже «холодная война» не стала препятствием стремительному развитию математических исследований, хотя и происходило оно в относительно автономном режиме: изоляция, в которой оказалась страна после того, как опустился «железный занавес», для математиков не стала абсолютной, хотя реальные научные контакты были сведены к минимуму. И когда уже после смерти И.В. Сталина «занавес» стал приподниматься, перед западным математическим миром открылась картина поистине грандиозная.
К захватившим в западном математическом мире лидерство школам – американской (вобравшей в себя эмигрировавших в страну выдающихся математиков Германии и других стран Европы) и французской, в которой на передний план стали выходить математики из окружения Н. Бурбаки – присоединилась третья сила: Советская математическая школа, триумфом которой стал Международный конгресс математиков 1966 г. в Москве. Для мирового математического сообщества она стала тем Новым Геттингеном, о создании которого великий ученый мечтал в подмосковной Комаровке в те уже далекие одновременно трагические и героические дни лета 1942 г.